Свобода лучше несвободы?

Глава 2. Зачем аддикт искажает модель мира

Аддикт — это человек, который не смог жить в реальности, по какой бы то ни было причине. Карта мира аддикта существует в далеком отрыве от мира.

Надо понимать, что искажение картины мира — это не то, что «происходит с нами», это то, что делаем мы. Процесс искажения как правило почти не осознается, но от этого он не перестает быть вполне целенаправленным. Поэтому вопросы «зачем» мы не видим того, что есть, и создаем для себя сказки, в которые верим, и закономерен, и необходим. Тем более важно на этот вопрос ответить, что все мы привержены искажениям модели в большей или меньшей степени.

Искажения модели мира аддиктов однотипны и узко направлены. Например, все алкоголики излагают одинаковыми словами одни и те же иллюзии касательно своего пристрастия. Совершенно разные по образованию, социальному положению, жизненному опыту, заработку, семейному состоянию, возрасту — и все они используют одни и те же слова, чтобы поведать об одних и тех же заблуждениях.

Во-первых, искажаются причины употребления. Им придается социально приемлемый, этически оправданный характер. Мало кто из алкоголиков скажет, что он выпивает потому, что алкоголик — только тот, кто хорошо осознал себя и свое состояние. Обычно алкоголик будет говорить либо о тяжести жизни, либо о стрессах, либо, что без выпивки в наше время не прожить, потому что она необходима. Алкоголизм здесь ни при чем.

Во-вторых, искажается социальное значение алкоголизации. Якобы выпивка — это что-то обязательное, это общепринято, по-другому не бывает, «все так пьют». Особенно любят так говорить алкоголики.

В-третьих, искажаются последствия пьянки. Они всегда изображаются незначительными или приуменьшаются. Между тем, что рассказывает алкоголик, и тем, что рассказывают его окружающие, всегда огромная разница: в изложении сопровождающих дело всегда обстоит на порядок хуже, чем в изложении пациента. Пациент говорит: выпиваю иногда, как-то раз немного перебрал. Прошу поведать обо всем жену, и она рассказывает страшные вещи: пьет по-черному, скандалит, дерется, получил не одну черепно-мозговую травму сам и избивал других... Пациент с фактами вынужден соглашаться, но тут же пытается их обесценить: «Ну подумаешь, одни разок, да когда это было, уже давным давно, подумаешь, один раз тебя стукнул (с сотрясением мозга)» — только бы не воспринять со всей полнотой очевидный факт: дело кошмарно плохо, и это связано с алкоголизмом.

В-четвертых, искажаются представления о своем состоянии. Типичная фраза: «Ну я не такой уж алкоголик, я не каждый день пью, не то, что сосед». «Могу пить, могу не пить, как-то раз 2 недели не пил». Подобным образом переиначивает картину мира любой аддикт. Зависимый пытается оправдать свое аддиктивное поведение социально и этически, возвести его в ранг нормального и необходимого, собственное положение «должно» быть приукрашено, в общем, видимость благополучия должна быть соблюдена. Алкоголизм - это всегда происходит с другим, не со мной.

Забавно, что «чужую» аддикцию зависимые видят и распознают. Алкоголики очень часто презирают наркоманов, наркоманы — алкоголиков. Для одних выпивка — непременная составляющая «нормальной жизни», другие придумали лозунг: «Живи ярко, умри рано». Под «ярко» подразумевается не какие-то свершения созидания или глубокие, восхитительные отношения, под «живи ярко» имеется в виду «будь обдолбан». Созависимые, будучи сами зависимыми, порицают и тех, и других.

Каждая аддикция, не только алкоголизм, порождает свою мифологию. Наркоманы «живут по-настоящему», созависимые «призваны спасти», игроки выдумывают «системы», любовно-зависимые пребывают в иллюзии, что только они «действительно любят».

Особенно крепко держатся зависимые за «правильность» зависимого поведения, если аддикция имеет социально поощряемую форму. Любовная зависимость редко осознается как таковая, обычно она воспринимается как высшая форма любви. А трудоголик — так вообще никогда не обратится за помощью по поводу трудоголизма. И окружающие его, и он сам восхищены его энтузиазмом. То же касается созависимых: окружение рукоплещет упорству, с которым созависимый спасает своего подопечного, а сам созависимый упивается своей жертвенностью.

Про алкогольную гордыню много написано у анонимных алкоголиков. Человек не хочет признавать, что безумие овладело им, что он не в силах противостоять ему лишь усилием воли. Зависимый боится ужаса, связанного с признанием, что болезнь сильнее его. «Я сам справлюсь» — говорит алкоголик, обуянный гордыней. И не справляется.

За счет искажения возникают типичные явления: анозогнозия и алкогольная гордыня. Анозогнозия — этот неосознание болезни. Чем темнее аддикт, чем меньше его развитие, тем тверже анозогнозия, тем труднее показать ему, что дело далеко не в порядке. В случае социально приемлемых зависимостей анозогнозия бывает просто «непробиваемая».

Зачем зависимый предпринимает эти мыслительные маневры?

Если нам чего-то очень хочется, мы всегда можем себе доказать, что это нужно и можно.

Честно признание перед собой, откровенное видение собственной зависимости невыносимо болезненно. «Когда я впервые сказал, что я алкоголик, у меня не то что, лицо, наверное, и спина покраснела» — сказал мне как-то раз один выздоравливающий от алкоголизма человек, со стажем трезвости около 9 лет. Такая искренность не оставляет места для иллюзий. Становится очевидно: или в «завязку», или в погибель. «Завязать» — это кардинально изменить образ жизни, структурирование времени, изменить социальные связи, сменить область интересов. Естественно, такие изменения вызывают тревогу.

Видение истинного положения вещей требует либо признать свое разрушение и с явным пониманием продолжает его, либо отказаться от вожделенного «живительного источника». И то, и другое страшно. Я сам изрядно волновался 15 лет назад, твердо решив бросить курить, хотя эту зависимость по своей силе не сравнить с алкогольной.

Проще прикидываться перед собой, что все не так плохо. Искажения модели мира позволяют аддикту жить в уверенности, что он здоров, по разумным правилам организовал свою жизнь, и сохранять остатки уважения к себе и не замечать, что его жизнь подчинена патологической энграмме памяти .

Мы всегда можем себе все объяснить, причем так, чтобы наше самолюбие не пострадало, и это объяснение как правило не имеет ничего общего с действительно происходящими процессами. Что и делает аддикт. А для того, чтобы извратить модель мира, используются фильтры восприятия и искажения в репрезентативных системах, психологические защиты. Делается это непроизвольно и неосознанно.

Зависимый кажется себе вполне искренним в своем понимании. Но при серьезном, доброжелательном разговоре он вполне способен понять, что он обманывает себя, и в чем именно обманывает. Однако, в большей мере это относится к социально не одобряемым аддикция.